Злоупотребления, которые стали неотъемлемым элементом стиля управления, секретарь Екатеринославского
губкома кокетливо называет «художествами»; это слово, кстати, стало общеупотребительным в номенклатурных кругах, особенно в устной речи. Говоря о смертельной опасности последствий политики, больше похожей на воровство, отмечая, что с этим надо немедленно и решительно покончить, оратор, тем не менее, оставался при глубоком убеждении, что «тогда» действовать по-другому не было возможности «Ставка была исключительно на бедняков, и все, что было не малоимущего, у нас было как от лукавого, и дело доходило до уродства. В голодные времена бедняки у нас выполняли функции по части выбивания излишков при продналога. И вот из-за этого случайно созданную ораву паразитов мы проводим советскую политику. Дальше идти некуда. До сих пор существовал на работников взгляд? Что бы это ни был за тип, лишь билет в кармане был, и значит, ему можно доверить. Напакостил, его снимают и посылают в другое место вполне безнаказанно. Теперь от этого надо отказаться. Некуда девать бедняка, так его сажают в кооперации, все равно как ранее боярина сажали княжить. От этого метода надо отказаться. Кандидата партии девать некуда - сажают головой в кооперации, а с тем не учитывают, что он глуп и что у него уши холодные. Конечно, в такую кооперацию середняк не пойдет. Ранее кооперация составляла распределительный орган Наркомпроду. Когда кооперация была распределителем Наркомпроду, то надо было сажать коммунистов, - если украдет, то пусть лучше украдет коммунист, чем середняк. Теперь совсем другое дело, теперь в кооперации должны быть привлечены средства населения, и никакой середняк этому идиоту с холодными ушами средств не доверит. ».
Признавалось также, что безграничное своеволие развращало не только отдельные личности, но и целые организации, которые привыкли находиться на полном государственном содержании: «Во времена военного коммунизма, во времена лозунга« грабь награбленное »мы выучились жить бесконечно широко, и никто отдельно еще не продумал бюджета. Товарищи с легкостью, которая бес знает откуда взялась, рассуждают о том, что на 12 000 рублей больше или на 12 000 рублей меньше - все равно. Раньше у них такого количества идей не было, а теперь у них такая тенденция, что, мол, для нас, правящей партии такого огромного государства, составляет 6000? Надо помнить, что времена военного коммунизма прошли. Тот, кто хочет получать [зарплаты] более 50 рублей, разовьют свои мозги и двигайся вперед. Тот, кто не хочет свои мозги развивать, - иди по пути наименьшего сопротивления, занимайся художествами ».
Одними уговорами и разъяснениями обойтись не могло, система в очередной раз готова была решительно сбросить лишний балласт, предупреждал секретарь губкома: «В 23-м году первым шагом губка была очистки конюшен, которые имели место у нас в сельской организации. Это был момент предостережение для сильпрацивникив. Обратили ли вы на это внимание? - Очень слабо. Мы расстреляли (!) Тогда ряд коммунистов из этих ячеек, до работников районов. Партия не шутит. Два года назад была директива ЦК партии, коммунисты идут под суд наравне со всеми гражданами, особенно за уголовные преступления. За этот период сколько коммунистов отдано под суд? Что, уроки никому не принесли никакой пользы? », - Крыл дальше ставленник ЦК.
Делегаты партийной конференции, судя по записанных в стенограмме реплик с мест и по стилю выступлений в ходе дискуссии, были не в восторге от сказанного руководителем их организации. Но нашлись и единомышленники. Один из выступающих, Барабанов, решился на самокритику (коварную опасность которой большинство из присутствующих уже успела уяснить из опыта недавних партийных дискуссий): «Если поставить вопрос, что такое партия в деревне. то партийцы - это очень хорошие революционеры, очень хорошо будут бить буржуев и помещиков, но суть самой партии, отношение к крестьянству, понимание идеологии крестьянина в целом, они не уяснили. Здесь бояться нечего, здесь можно прямо говорить. У нас на селе полная политическая безграмотность и культурная отсталость. Что это - болезнь, беда, беда, Так, несчастье. Как мы до сих пор работали на селе и там делали? До сих пор мы брали с крестьянина, и вся работа сводилась в ту плоскость, чтобы брать с крестьянина. И этот крестьянин-коммунист осуществлял все директивы партии, и другой работы не было, да и не могло быть, потому что приходилось заниматься сбором налога, разверсткой и другими налогами в эпоху, когда денежный знак обесценивался, когда надо было брать все больше и больше. В то время партия на деревне не оглядывалась, что будет после этого. Говорить же, что работники на местах плохо работают, нельзя, потому что в определенный период они свою работу проводили правильно, но сейчас от коммунистической партии требуется другой практическое направление. Многие из товарищей, работавших в селах в 20-21-22 годах, еще недостаточно усвоили, и трудно усвоить, учитывая культурную и политическую их отсталость. ».
В случае с провозглашением политики «лицом к деревне» историк имеет редкую возможность пользоваться документами того короткого времени, когда господствующей политической силе показалось, что она списывает собственные долги навсегда, с прошлым вот-вот будет решительно покончено, история спишет ее грехи, и поэтому система , почему-то решив, что потребность в маскировочных маневрах исчезла, решается на само-развенчание.
«Лицом к деревне». Между тем «во власти» просыпались новые нервные импульсы. Власть чувствовала, что спокойствие, полученный таким способом, - это прямая дорога к краху. Безработица, неуправляемость крестьянской экономики, беспомощность национализированной промышленности, инфляция, «ножницы» цен, посредственные деловые качества партфункционеров, паразитический характер партаппарата требовали перейти от игры в союз с крестьянством к реальным шагам.
Выходом должны были стать: перевод менеджмента на принцип жесткого бюджета, императивное требование к политической компартийной номенклатуры обеспечивать экономический эффект, а на селе - поворот "лицом к деревне».
Деятели, немного ближе к «политической кухни» Центра, уже чувствовали приближение перемен, свежие ветры очередного политического маневра. На местах изменилась фразеология: «работать на ура нельзя, время военного коммунизма прошло», «теперь уже беспредел творить нельзя», «бесплатно нам никто ничего не даст», «мы с вами, если хотите, проспали.».
С конца 1924 до середины 1927 взаимоотношения крестьянства и компартийной власти развивались в духе взаимной лояльности и продемонстрировали максимально возможное сотрудничество за всю историю. При всей непохожести и противоречивости этих двух сил за эти три неполных года они прошли путь интенсивного сближения своих политических лозунгов, общественных амбиций, риторики. Взаимоуважение, искренность, политическая корректность, способность идти на взаимные уступки, казалось, воцарились в обществе, а рецидивы террора, репрессий, упорства, казалось, окончательно отходили в прошлое.
О причинах такого принципиального поворота в отношениях надо еще думать, ведь объяснение самого партийного руководства, слишком доверчиво воспринято историками, в том духе, что все это было сделано во имя развития демократических принципов, союза рабочего класса и крестьянства, смычки города и деревни, построения социализма - не выдерживают критики. Сегодня просто невозможно поверить в способность того режима к альтруистических действий, способности руководствоваться идеальными мотивами и тому подобное. Следует искать прагматику в решениях власти.
Любые попытки отменить чрезвычайное положение на селе немедленно обращались потерей позиций правящего режима совета и кооперативные органы выходили из-под контроля коммунистов, жизнь начинала идти своим, трудно предсказуемым путем.
Чисто фискальные реформы, уступки только в фискальных схемах полного результата не давали, идея планово регулируемой экономики срывалась, буксовала, введенные бюджеты как форма стабильного и цивилизованного регулирования обществом проваливались, концы с концами не сводились, нарастало недовольство рабочей массы перебоями в снабжении товарами и продовольствием, безработицей, жилой трудностями - все это создавало слишком тревожное внутреннее напряжение перед лицом враждебного окружения, которое демонстрировало намерение начать давление на страну тоталитарного коммунистического эксперимента.
Инициатором поворота в отношениях партии и крестьянства стала сама правящая партия. Не совсем понятно, но ясно видно из осени 1924 началась мощная кампания чистки, если не сказать, шельмование и уничтожение сельских партийных организаций - сельских партячеек и райкомов.
Коммунисты - это тоже крестьяне ... Несовместимость крестьянского труда с партийной деятельностью была общеизвестной истиной, общим местом в выводах, замечаниях, высказываниях партфункционеров. Индивидуальное хозяйство не
оставляло сил для идеологической казуистики и организационных условностей, которыми густо обросла компартия.
В переходный период от «военного коммунизма» к нэпу, в течение 19211923 гг., Держался жесткий курс на максимальное очищение быта и сознания сельских партийцев от любой собственности и «хозобрастания».
Циркуляр ЦК КП (б) У от 16 января 1923 «в развитие постановления ХИ съезда РКП (б)» ориентировал сельские партийные ячейки на обеспечение вступления сельских коммунистов к коллективных хозяйств - коммун и др. Донецкий губком, проводя их установку ЦК окружкомам, предупреждал, что это дело не из легких: «В настоящее время в докладах повиткомив констатируются факты нежелание сельских коммунистов подчиняться данном постановлении ХИ съезда, а также заканчивается выходом из партии.».
Заслушав отчет о работе Хортицкого райкома партии, Запорожский окружком 28 апреля 1923 постановил: .д) Немедленно закончить ликвидацию индивидуальных хозяйств коммунистов и вхождения их в колхозы, проявив необходимую жесткость ».
Уполномоченный Екатеринославской партийной губернской комиссии Гончаров в апреле 1924, докладывая о состоянии партийной дисциплины, обратился к объяснения причин выхода из партии, которые имели место преимущественно на селе: «Остальные товарищей, подавших заявления о выходе, живущих на селе, где их индивидуальное хозяйство психологически отрывает от партии. Им хозяйство не дает возможности выполнять партобовьязкы, подчиняться дисциплине, и партия только связывает их ». В этом специфически партийном объяснении содержится и доля объективной истины: крестьянин по самой сути своей социальной сущности мало пригоден для политической деятельности. Ритм политики - городской: ежедневный, регулярный, непрерывный, - а ритм жизни крестьянина - сезонный: полосы досуга меняются провалами страдных цейтнота, когда крестьянин полностью исключен из общественной жизни. Это понимали и беспартийные крестьяне. В отдельных селах, например в селе Андреевка в Запорожье, было зафиксировано понимание крестьянами нежелательности совмещать хозяйственную и политическую деятельность: «А можно коммунисту хозяйничать?»; «Надо ходит на собрания, а здесь работа, времени нет»; «А не турнут от хозяйства и где пошлют?». Также имелись и цивилизационные препятствия: «Я бы пошел в партию - а как [тогда при этом] в церковь ходит?».
В сентябре 1925 Запорожский окружной отдел партийной комиссии и рабоче-крестьянской инспекции на своем заседании одним из плановых вопросов рассмотрел результат обследования хозяйства одного из сельских коммунистов. Было установлено, что его хозяйство ведется культурными методами и развивается, а хозяин пользуется авторитетом у односельчан, но в то же время парт-комиссия постановила: «За счет усиления хозяйства ослабляется связь
с партячейкой. товарищ. в последнее время газеты не выписывает и не читает и отстает от жизни. в момент весенних, летних и осенних работ партячейка дает товарищ. [Партийную работу] все равно, какая отражается на неправильном ведении его хозяйства, в силу чего со стороны семейства оказывается давление по выходу его из партии. ».
Но жизнь показала, что партийные комитеты зря беспокоились по поводу перспективы «хозобрастания»: в специфической среде сельских коммунистов хозяйствования было делом далеко не приоритетной. По данным ЦК КП (б) У по состоянию на 1 мая 1925, в сельских партячейках лишь 25% коммунистов были непосредственно связаны с сельскохозяйственным производством.
Черниговский губком партии в 1925 специально обследовал коммунистов, которые занимались сельским хозяйством: 25% из них не имели собственных домов, 13% совсем забросили свое хозяйство, а в целом 45% коммунистов-хозяев считались хозяйства которых были далеки от образца и не могли служить примером для окружающих крестьян.
Но в разгар кампании «поворота лицом к селу» тональность принципиально поменялась: умелое хозяйствования стало поощряться, шельмование «крестьянских» наклонностей у партийцев прекратилось, и в такой атмосфере стало возможным спокойный разговор о сочетании партийной идейности с хозяйственной рутиной. Понимание специфики крестьянского образа жизни стало общим местом. Относительно низкая политическая активность сельских коммунистов стала трактоваться не как «болезненное явление», а как объективная специфика сельского быта. Так, инструкция ЦКК ВКП (б) «О порядке проведения сельских партийных организаций» от 27 ноября 1925, нацеливая на жесткую ревизию боеспособности и авторитетности сельских коммунистов, вместе с тем предостерегала: «Проверочные комиссии должны учитывать обстановку и местные условия, в которых приходится работать сельским коммунистам. Особенно осторожно необходимо подходить к товарищам, которые работают в сельском хозяйстве (особенно в батраков и бедняков), где условия не позволяют в отдельные периоды выполнять все партобовьязкы. Необходимо правильно понять вопрос о хозяйственном обрастания сельских коммунистов. Подъем своего хозяйства собственным трудом и без эксплуатации наемного труда не должно рассматриваться как недопустимое госпобростання, поскольку эта работа очень важна и необходима и является показательной для остальных крестьянской массы ».
Коммунисты на селе пользовались скудным авторитетом: таким был итог борьбы за власть над селом в течение 1920-1923 гг .. В аналитическом обзоре сельских парторганизаций КП (б) У по июль 1926 отмечалось: «В выводах обследования 17 окрпарткомив, которые охватывали в среднем 70-80 партячеек, только в четырех случаях отмечается наличие авторитета ячейки как политической организации. До сих пор наблюдается еще во многих местах замкнутость
партийных ячеек, оторванность от широких крестьянских масс и слабое руководство общественными организациями на селе ». Также отмечалось: если коммунисты на селе и пользуются авторитетом, то как отдельные индивидуальности, а не как парторганизация.
Уполномоченный инструктор Екатеринославского губкома в с. Андреевке Запорожского округа в июне 1925 обнаружил особенность в отношении крестьян к компартии, проявленную и в других местах (это стало общим явлением: лояльное отношение к партии как некой трансценденции и острое неприятие местных коммунистов и их действий. «Партия» в крестьянской воображении - то что-то сверхреальное и не до конца разгаданное, недоступное; по выражению инструктора, «все же партия - это что-то неопределенное и загадочное». Крестьяне выдвигают в партию высокие требования, поскольку она является правящей «она все знает, все может, и потому должна сделать ». в частности, крестьяне недовольны политикой хлебных цен, которой придерживается партия. Коммунисты же - это нечто иное, чем« партия », это негодяи и тунеядцы:« Коммунисты хотят запрячь и пахать на нас »,« Как партийный хорошо робе, то привитствують его, но таких мало, более [таких], что забрались, что по людям ездят, а сами ничего с партией на имеют »,« Мы ничего [против] не имеем, пришлите хороших работников, только не таких, что меньшевиками ругают и кооперацию у нас съели ». Были и категоричны отзывы, категорическое неприятие, которое инструктор поспешил приписать «кулакам»: «Нам партийные не нужны, потому что они раскол делают, делят село, а мы все одинаковые». Ходило и такое определение, что коммунисты - это «новые помещики». «В партию крестьянину вступить так же трудно, как в старые времена в дворянство», - говорили на беспартийных конференциях 1925 «Компартия защищает только свои карманы и интересы.».
С одной стороны, образ жизни и взгляды сельских коммунистов давали основания крестьянам смотреть на них не иначе как на чудаков и пришельцев, а с другой стороны, их было слишком мало, чтобы претендовать на роль влиятельной силы. По данным информационно-статистического отдела ЦК КП (б) У, на начало 1922 по Украине было 1923 партийных ячеек с 11938 сельских коммунистов в 1925 гг. - Соответственно 1556 и 18107, в 1927 гг. - 1979 и 39207 . в 1925 г.. один сельский партячейка приходился на 6 сельсоветов, в 1927 гг. - на 4 сельсовета.
Удельный вес коммунистов среди членов сельсоветов составляла: 1926 - 6,9%, 1927 гг. - 9%, 1929 гг. - 10,7%. Большего достичь было невозможно ввиду малочисленности партячеек на селе: в 1926 был переизбран 10366 сельсоветов, а сельских партячеек имелось 1836; членами сельсоветов избран 244781 человек, а сельских коммунистов насчитывалось 32161; это значит, что если бы все коммунисты поголовно прошли в сельсоветы, то там они составляли бы не более 13%. А вот руководство сельсоветами постоянно собиралось в руках коммунистов: среди председателей сельсоветов они в 1926 составили 17,8%, в 1927 гг. - 22,8% и в 1929 гг. - 33,5%.
Загрузка...