Россия имеет все характерные признаки империи, даже если сейчас она потеряла некоторые из них (что не очевидно), она должна учитываться в среднесрочном геополитическом реестре другими геополитическими игроками.
На этом, кстати, настаивают и С. Хантингтон, и Бжезинский (хотя, ни того ни другого это обстоятельство не радует). Россия, особенно Россия Петра, как правило, претендовала на роль самостоятельной культуры в рамках Западной цивилизации. Это стремление стать частью Запада подогревали тесные контакты петербургской элиты с европейскими столицами. Как следствие, Петербург, столица и воплощение Империи, быстро приобрел имидж города более западного, чем сам Запад. В советское время этот образ несколько потускнел, но до конца не стерся.
Постперестроечные события похоронили надежды российской интеллигенции на действительную унию с западным миром. Во-первых, выяснилось, что никто не ждет Россию в этом мире. Во-вторых, оказалось, что именно теперь Евроатлантическая цивилизация вступила в период глубокого кризиса, и к тому же оказалась на грани войны. Наконец, в-третьих, определилось, что, следуя путем «конкордата», Россия не только найдет, но и потеряет. Может быть, не столько найдет, сколько потеряет.
Исторически сложилось так, что Россия выполняет роль «цивилизации-переводчика», транслируя смыслы между Востоком и Западом (а в последние десятилетия - между Югом и Западом). Такое ее место в общемировом разделении труда. Положение «мирового переводчика» привело к своеобразному характеру российских паттернов (образов) поведения: они всегда неосознанно маскировались под чисто западные.
В результате русский поведенческий паттерн оказывается скрытым от взгляда социолога: он воспринимается - в зависимости от системы убеждений исследователя - либо как «недозахидний», или же - как «перезахидний».