Французский философ Рене Декарт (1596-1650) был почти ровесником испанского драматурга Кальдерона. Юности великий француз, так же, как и его испанский современник, потерпел характерного для мировоззрения молодежи начала
XVII в. ощущение, будто старшие, опасаясь перемен в обществе, навечно посадили ее в каменной башне своей взрослой незнание, которое назвали образованием, и своего взрослого уныния, которую назвали религией. По крайней мере к такому выводу пришел Декарт, изучив все, что в университетах тогдашней Европы называли философией. Он понял простую вещь: чтобы быть философом, т.е. действительно полюбить мудрость (вспомни буквальное значение слова «философия»), надо сначала узнать и полюбить жизнь, а затем - доказать, что твоя мудрость действительно имеет какое-то отношение к этой жизни. Иначе невозможно представить, за что можно было бы полюбить и саму мудрость ...
В Европе шла затяжная Тридцатилетняя война. Юный Декарт, гениальный юноша, склонный к математике и философии, добровольно вступил в армию, в рядах которого обошел пол-Европы, приобретая разнообразные знания не из учебников, а «с великой книги мира». Где-то накануне своего тридцатилетия он решил, что уже достаточно знает жизнь, чтобы вернуться к философии.
Средневековые философы считали истиной основные достижения Платона и Аристотеля. Эпоха Возрождения с присущей ей уважением к античности лишь укрепила авторитет древнегреческих мудрецов. Для Декарта авторитетов не существовало. Философ, утверждал он, ничего не должен принимать на веру. И начал с того, чем закончил Сократ: «Я знаю только то, что я ничего не знаю».
Предположим, что я знаю только то, что ничего не знаю. И ты знаешь только то, что ничего не знаешь. А теперь повтори эту фразу и внимательно прислушайся к ней: ты не только возражаешь свое знание, но и утверждаешь свое существование. Кто ничего не знает? Ты, я. Для того, чтобы не знать, нужно по крайней мере существовать. Жизнь, может, и сон. Но кому-то же он. наконец, снится? Способность знать или не знать-это способность мыслить.
Между тем как большинство философов XVII в. писала еще преимущественно латыни, философские трактаты Декарта, изложенные французском (хотя сам он большую часть жизни провел за пределами родины), »развивали национальную словесность и философию. Однако главное свое открытие французский философ сформулировал латыни, и благодаря уже известной нам свойства этого языка - краткости выражения - оно прозвучало как математическая формула: «Cogito, ergo sum», что означает «Я мыслю, следовательно, существую».
Следующим логическим шагом Декарта было такс вопрос: «А что еще существует, кроме меня?" Ощущение обманчивы, ведь чувствовать можно и то, чего на самом деле не существует, а только снится. Не по-кладаючись на чувство, это свой вопрос философ адресует «чистом ума», отстраненному от каких-либо ощущений.
Недаром именно Декарта считают основателем философии рационализма (от лат. Ratio - разум), которая только ум считает как источником, так и критерием познания. По Декарту, кроме самого себя, «чистый разум» мыслит еще и идеал, совершенство, совершенную существо. Ведь человек знает добро и зло (вспомни, как этот феномен объясняет Библия) и интуитивно стремится к добру. Философ объясняет это существованием Высшего Разума, от которого происходит ум человека. Следовательно, ее идеал добра является врожденным. Человек имеет определенное представление о совершенной существо, которое автоматически заложено в ее сознании. Существо Fie была бы совершенной, если бы не существовала, а человек не имел бы представление о совершенной существо, если бы этого существа не было.
Период барокко ухватилась за идеи Декарта, как утопающий за соломинку. Выяснилось, что они и были тем обновленным мифом, которого так долго искала эта переходная эпоха.
Как уже отмечалось, не все мыслители и художники конца XVI-первой половины XVII в. концентрировали свое творческое внимание на сложности, парадоксальности, неуверенности бытия, т.е. тяготели, собственно, к барокко. Некоторые из них делали акцент на идеале, даже при таких обстоятельствах, когда человек по своей природе должна спасать менее абстрактные ценности.
Итальянский астроном, мыслитель, поэт, драматург Джордано Бруно, один из последних гениев Возрождения, кроме знаменитой работе «О бесконечности, вселенной и мирах», за создание которой 1600 был сожжен инквизиторами в Риме, оставил потомкам еще трактат «О героическом энтузиазм ». Тогда же, в конце XVI в., В разгар гражданской войны во Франции, французский мыслитель, писатель и политик Гийом Дю Сен пишет трактат «Об устойчивости».
Итак, вместе с иррациональной барочной сознанием, которая самозаспокоюеться тем, что жизнь - это сон, возникает принципиально иная, рациональная. В связи с поиском рационального начала и возникновением философии рационализма она формирует другой подход, предлагает еще один выход из «безвыходной» ситуации человеческого бытия, можно определить словом «героизм».
В течение 1624-1642 гг, во времена короля Людовика XIII, Францией фактически правил кардинал Ришелье, который одновременно выполнял функции премьер-министра. Именно он изобрел такое средство массовой информации, как газета. Первая в мире газета вышла 1631 Кардинал и премьер-министр стал еще и главным редактором.
Что касается литературы, то ею во Франции теперь должна заботиться Французская академия, основанная Ришелье 1635 ожидании от литературы не столько пользы, сколько вреда, Ришелье требовал, чтобы надежные, управляемые ученые и писатели из числа назначенных им академиков по каждому важному литературного поводу выражали «коллективное мнение», что и считалась официальной. Удобный случай представился в конце 1636 или в начале 1637, когда в парижском театре Маре была поставлена пьеса тридцатилетнего драматурга Пьера Корнеля (1606-1684) под названием «Сид». Пьеса не понравилась всесильному Ришелье, поэтому оперативно выпущена в свет «Мнение Французской академии о трагикомедию" Сид "» должна была объяснить его недовольство.
«Мысль» живо обсуждалась академиками, среди которых, очевидно, были и сторонники «Сида». Всего пьеса очень понравилась парижанам. Желая что-то похвалить, французы говорили: «Это прекрасно, как" Сид "». Однако неизвестно, насколько объективно «Мысль» отражала истинную мнению академии, ведь она дважды редактировалось. Последнюю правку сделал сам Ришелье. А перед тем, как передать текст кардиналу, его тщательно, исправил «литературный Ришелье» - полуофициальный советник правительства по вопросам литературной политики, критик, писатель Жан Шаплен (1595-1674).
С именем Шаплена связано распространение во Франции теории классицизма, заимствованной из Италии. По сути эта теория была развитием идей «Поэтика» Аристотеля, которыми увлекались гуманисты Возрождения.
Французские классицисты решительно сражались с барочными тенденциям во театре - с испанским воздействием. Теоретики классицизма забросали испанским драмам пресыщенность действующими лицами и событиями. Они требовали от драматургов, ио Во-первых, «чистоты жанра» (трагедия или комедия и ни в коем случае не трагикомедия), во-вторых, строгого соблюдения трех единств:
1. Сдности места (все события пьесы должны происходить на одном и том самом месте);
2. Единства времени (все события пьесы должны состояться в течение суток);
3. Единства действия (все события пьесы должны разворачиваться вокруг одного конфликта и, не прерываясь ничем лишним, пройти стадии возникновения, развития и разрешения этого конфликта).
Обожая Аристотеля, классицисты по сути не поняли его главной эстетической теории - теории катарсиса. Аристотель настаивал на обязательном разграничении трагедии и комедии, поэтому ицо в комедии перед зрителем должны предстать те люди, «хуже нас», а в трагедии - «такие, как мы». В комедии зритель должен очиститься смехом, а в трагедии - слезами. Однако способность к катарсису, т.е. очищение в его полноценном, древнегреческом понимании, была навсегда потеряна европейцами уже с тех времен, как пал древнегреческий полис - коллектив ответственных граждан, способен к полноценному коллективного переживания.
Именно поэтому трагедии академиков, созданные по всем правилам Аристотеля и новейшего классицизма, оставляли зрителей равнодушными. Зато они радовали кардинала Ришелье, поскольку показывали, как должен себя вести благородный человек и, в отличие от пьес Корнеля, не содержали ничего «неприличного» (конечно же, с точки зрения самого кардинала). В катарсис или что-то подобное Ришелье не верил. Он верил в газету, полицию и Французскую академию: этого, по его мнению, было вполне достаточно, чтобы поддерживать «общественной морали» (внешние приличия) на должном уровне.
Мы уже говорили о том, что литература является своеобразной школой ошибок, поэтому вернемся к Корнеля, который ошибался, может, больше всех своих современников. И прежде всего - в жанровом определении собственной пьесы.
Испанские драматурги, современники Корнеля, все свои произведения для театра называли комедиями. Разве не комедией является человеческая жизнь, в котором нет ничего устойчивого, а сон невозможно отличить от реальности? «Моим учителем был сон», - заявляет Сехисмундо в финале драмы Кальдерона. По Кальдерону, чтобы жить правильно и справедливо, нести людям такие желанные мир и покой, стоит только расслабиться, жить бы во сне, утолив страсти и тщеславие. Такая жизненная позиция, собственно, не нуждается героизма у классическом (античном) смысле.
Итак, время героев безвозвратно ушло? А вот Александр дю-ю, например, «поселил» своих мушкетеров в XVII в. именно потому, что считал его героической эпохой. Истинной убежденностью в этом писатель обязан Корнелю, потому что в XIX в. «Сида», разгромленного теоретиками современного ему классицизма, по иронии судьбы, считали вершиной классицизма первой половины XVII в. Пушкин назвал Корнеля «настоящим гением трагедии».
Загрузка...